Квартирка была маленькая, скромная, разве что чуть пылью пропахшая. Развязная деваха неполных двадцати лет от роду как-то совсем с жилищем не вязалась, впрочем, сбивчивое и невнятное объяснение которой в сухом остатке сводилось к тому, что прабабка, царствие ей небесное, копыта откинула ещё в том году, девица только-только с наследством разобралась, а тут в Тоскану с туром приезжает не группа – легенда, в общем, бабки нужны вот прямо сейчас, потому и отдаёт даром, я первая, кому показывает хату, но там ещё вон очередь из желающих, как же все они засношали, названивают и названивают, а риэлтор хочет восемь процентов – да на эти деньги можно ещё на один концерт билет взять, и ладно бы только на концерт, так ещё и на афтерпати.
читать дальшеЯ, признаться, человеком себя считаю старомодным, но не старым. Слежу за трендами, смотрю тикток иногда. Но где-то треть слов повергла меня в экзистенциальное отчаяние, а ещё треть вызвала едкое желание прокомментировать речи моей собеседницы, используя сарказм в роли основного инструмента коммуникации. Сдержалась. Преподавание в течение пятнадцати лет в пятых-шестых классах развивает навык познания дзена, а классное руководство и вовсе освобождает от бесконечного бега в колесе Сансары, погружая в нирвану. Стоит ступить за порог школы, и безмятежность – вот она. Несётся, сметая всё на своём пути и вопит голосом Никиты Романова: «Марьпална, а что по русскому задано? Я забыл записать!» Про не забытую голову я не спрашиваю. Я же не математичка из десятого.
И всё же прикусываю язык, чтобы не сказать, мол, бабок могу отвалить с полдюжины. Две у меня под Рязанью, одна – где-то под Харьковом, ещё одна в Минске, пятая – в Красноярске, а шестая – в сорока километрах от Краснодара. Молчу. Квартирка мне и правда нравится, и накопленных средств аккурат хватает, чтобы ютиться в своём углу, а не мотаться по съёмным. Как мне Нина Ильинична, директор-то наш, говаривала: «остепениться пора, Мария Павловна, не студентка чай». Правда, остепениться в её понимании – взять половину третьей ставки, классное руководство и ведение кружка по риторике для выпускных классов, но это уже нюансы.
«Замётано», – говорю. Очень по-молодёжному, мне кажется. Девица смотрит на меня, накладными ресницами как крыльями мотылька: хлоп-хлоп. Жвачкой – клац. «Я беру, –повторяю на скуфьем, смиряясь с безнадёжной своей отсталостью, – можем поехать в банк хоть сейчас».
«Прикоооол! – одобрительно тянет моя визави, потом хлопает себя по лбу и добавляет, - Совсем забыла, тут ещё коммуналка не оплачена, бабка следила тщательно, но как померла – не до того стало».
Согласно киваю. Когда ушёл в мир иной, с квитанциями разобраться – та ещё суета. При жизни-то и в банк заглянуть надо, и в МФЦ, и личный кабинет завести на четырёх сайтах… Говорят, у покойников с электронной регистрацией вообще беда.
Квартира достаётся мне с мебелью, пылью, сгоревшим роутером и долгами по коммуналке, но это совсем не важно. Моя. Все тридцать два квадрата. Никто не распахнёт дверь в ванную, не засунет нос с возмущением, мол, скоро ты там? Не одна живёшь, расселась на унитазе, барыня. Никто не возьмёт мою любимую чашку. Не станет ворчать, что ночь, а сижу над тетрадями. Благодать. И школа совсем рядом, можно больше проездной на метро не брать.
Странности начались не сразу. Я ведь сперва оставалась на пару часов – прибраться, после – замечательно ночевала, на каникулах, покончив с методической работой, спешила домой, снимала обои, клеила новые – под покраску. Обновила плиту на кухне, заказала стиралку. Окна вымыла, книжный стеллаж поставила – идеально в интерьер вписался. Мебель думала не выбрасывать – зашкурить, подкрасить, лаком покрыть – винтаж. Люстру только поменять надо.
Был канун ноября. Заказала машину, собрала все вещи на съёмной, отвоевала залог, благо фотографии, что те два пятна на линолеуме были в наличии изначально, сбрасывала по вотсапу маме, там в истории и остались.
Вечером села за проверку тетрадей. Поёжилась зябко. То ли похолодало, то ли из-за коробочных баррикад в коридоре и, частично, в спальне, весь уют куда-то пропал. Даже мягкий свет любимой лампы казался каким-то резким, почти неприятным.
Стрелки часов отстучали полночь. Что-то громыхнуло на кухне, щёлкнуло небрежно и зло дверцей шкафа. Я вздрогнула, огляделась по сторонам: пустота. Вернулась было к работе, как заметила чьё-то присутствие краем глаза. Бросило сперва в холод, потом в жар.
Веру Афанасьевну, покойную бабушку предыдущей владелицы теперь уже моего жилья, я узнала почти что сразу. В серванте лежал альбом с фотографиями, не удержалась от любопытства, от корки до корки его пролистала.
– Уходи, – вперила она тяжёлый свой взгляд, – тебя сюда не приглашали.
Я, совладав с желанием что панически заорать, что принять давно когда-то прописанные врачом антидепрессанты, уже была готова разразиться гневной тирадой, мол, я здесь теперь хозяйка, кровные свои отдала, и никуда, естественно, уходить не собираюсь, как Вера Афанасьевна вдруг улыбнулась мягко и обратилась ко мне ласково:
– А ты, деточка, – сказала она, – не оборачивайся.